Проф. Наталия Костенко

Известный русский востоковед акад. Н.И.Конрад в конце 50-х гг. прошлого века писал о том, как важно «показать соединение двух великих потоков развития положительных знаний – одного, идущего с Дальнего Запада, другого – с Дальнего Востока. Первый поток хорошо известен и по справедливости высокого оценён историей. Второй мало известен, и его значение поэтому пока еще в тени». С тех пор многое изменилось. Япония во второй половине ХХ в. превратилась в одну из могущественных мировых держав, неизмеримо расширились культурные связи. Сокращению дистанции между культурами Запада и Востока успешно способствует и художественное творчество известной украинской поэтессы Людмилы Скирды, литературная деятельность которой поистине уникальна. Будучи уже зрелым поэтом, лауреатом престижных премий, она оказывается в Японии, где впервые открывает для себя неведомый и прекрасный мир японской природы и культуры. Вместе с мужем они изъездили всю Японию по проезжим и неезженым дорогам, по которым когда-то ходил с учениками великий Басё, так же как двумя столетиями позже исходил Украину другой великий поэт – Тарас Шевченко. Это были дороги и внутреннего прозрения, всегда наступающего после соприкосновения с духовным миром великого народа.

Поэтесса имела полное право сказать о Японии как о «божьем подарке»:

В Японии вышло три её поэтический сборника: «Сад любви и солнца» (2002), «Волшебная ракушка» (2004) и «Дзуйхицу от сакуры» (2006), фрагменты из которых составляют содержание данной книги. После долгих творческих поисков свои импрессии и рефлексии она облекла в форму дзуйхицу. Есть основании утверждать, что Людмила Скирда является первым не только в украинской, но и в европейской литературе поэтом, который освоил дзуйхицу не в переводной, а в оригинальной лирике.

Неискушённому читателю малознакомо слово «дзуйхицу». Каково его происхождение? Жанровая форма дзуйхицу отсылает нас к выдающемуся произведению эпохи Хэйян «Записки у изголовья» («Макура-но соси», начало XI в.), автором которого была Сей Сёнагон (камеристка Сей). Необычны и форма, и содержание «Записок». Сей Сёнагон создала новый в японской литературе жанр короткого эссе, корни которого уходят к древнему жанру китайской литературы – суйби, что означает «по следам кисти». Таким же названием – по-японски дзуйхицу – стали именовать (значительно позже, где-то с XVII в.) «Записки у изголовья» Сей Сёнагон и другие подобные произведения. Дзуйхицу Сей Сёнагон изящны по форме, бессюжетны, эмоционально насыщены, их отличает «изощренность восприятия», фиксирующего всё, вплоть до мельчайших деталей. Необычным было и их содержание. Сей Сёнагон отказалась от привычной для эпохи Хэйян, особенно после появления выдающегося произведения её современницы Мурасаки Сикибу «Повесть о Гендзи» («Гендзи моногатари»), тенденции искать в каждом предмете и явлении «очарование» («печальное очарование вещей» – моно-но аварэ) , порожденное ощущением быстротечности жизни. Ей интересны простые, обычные вещи и явления, в которых тем не менее она умеет видеть новизну и необычность. Главное здесь – субъективное преломление увиденного, яркая, неповторимая личность автора. Возможно, поэтому современники, восхищавшиеся романом о Гендзи, не сумели оценить писательницу по достоинству; её творчество стало популярным только в конце эпохи Хэйан.

В дзуйхицу Людмилы Скирды, на мой взгляд, соединились обе тенденции: и тонкая, изощренная наблюдательность Сей Сёнагон, и традиционные для японского мироощущения эпохи Хэйян культ красоты, понимание мимолётности, непрочности всего живого, неповторимости человеческой личности. Не случайно она назвала жанр своей книги не просто дзуйхицу, а «поэтическим дзуйхицу», очевидно, имя ввиду не только то, что большая часть текстов написана свободным стихом (есть и проза), но и то, что является определяющим в её миросознании – поэтичность, эстетизм, благоговение перед красотой природы и человека. Цветущая сакура становится символом хрупкости, недолговечности красоты и вместе с тем прекрасным образом очарованной души.

Эстетизм, поклонение красоте освящены именем Будды. Автор пишет:

Отсюда, очевидно, и удивительный японский праздник ханами – неделя сакуры, любования её цветеньем, просветление души. Тысячи японцев отправляются в странствие по всей стране, чтобы насладиться этими вишневыми цветами в полной мере – с запада на восток, с юга – на север. На юге сакура зацветает на одну-две недели раньше. Прекрасный и высокодуховный ритуал:

Источником красоты здесь выступает природа, «птицы и цветы четырёх сезонов». Цветов особенно много: азалии, гортензии, лилии, орхидеи, хризантемы, гиацинты. Цветущие розовые деревья сакуры и сливы.

Исповедование культа красоты открывает автору возможность приблизиться к пониманию особенностей менталитета японского народа, – наивного и мудрого, прагматичного и уточненного – о чем она пишет в стихотворении «Размышляю о национальном характере японцев»:

Знакомя читателя с японским образом жизни, Людмила Скирда старается избегать крайностей этнографизма. Во многих её стихотворениях фигурирует японская лексика – географические, ботанические, архитектурные названия, имена и характеристики писателей, художников, композиторов, спортсменов, но, как правило, их роль и значение объясняются в контексте самого произведения. Кроме того, здесь использована метаязыковая функция языка, т.е. весь текст служит комментарием к тому или другому японскому слову. Один из ярких примеров – стихотворение «Жизнь рядом с природой», где комментируется слово «сёдзи» (раздвижные бумажные панели в традиционном японском доме):

Для большего информирования читателя поэтесса включает в свои «японские» книги небольшие словари.

Эффект живого присутствия в Стране Восходящего Солнца создается тонким и точным изображением локальных сцен, часто в известных культурных и исторических местах, при посещении архитектурных памятников, где наблюдательность и склонность к размышлении позволяет автору увидеть много интересного и созвучного её душе. Некоторые из этих сцен окрашены юмором. Например, в стихотворении «На празднике пробуждения природы» («В старинном храме на сецубун-мацури») поэтесса подмечает интересный обычай разбрасывания жареных бобов с целью изгнания из темных углов жилищ всякой нечистой силы:

Культурологическим мотивам в книгах Людмилы Скирды отводиться доминирующее место, особенно мотивам эстетики творчества, художественной литературы, её прошлого и настоящего. Перед нами человек, глубоко интересующийся культурой Японии, филолог, поэт, изучающий памятники её древней и новейшей письменности. Поэтому в её книгах нередки упоминания древних японских исторических хроник и поэтических антологий, в частности, «Манъёсю» и «Кокинсю»; рядом с именами и образами Мурасаки и Сей Сёнагон соседствуют имена и образы Басё, Есано Акико и даже несколько выпадающее из это ряда имя японского постмодерниста Харуки Мураками. И всё же явное предпочтение поэтесса отдаёт классическим традициям. Как пишет автор, «Так же, как нельзя понять Восток без буддизма, //Так нельзя понять буддизм // Вне его художественных форм».

Влияние классических традиций можно объяснить тяготением к лирической миниатюре. Моментальные зарисовки с натуры часто воплощаются в форме трёхстишья, в котором две более коротких крайних строки соединяются с одной, срединной, более длинной, что явно напоминает классическую японскую строфу хокку или хайку. Возможно, такому тяготению способствовала и любовь к поэзии Басё, выдающегося мастера хокку, разработавшего формальные и эстетические принципы этого жанра. Речь, кончено, не идет о буквальном следовании формальной схеме оригинала (17-сложного трёхстишья 5+7+5), да это в иноязычном материале (по крайней мере в восточнославянских языках, где преобладают трёхсложные слова), тем более в переводах, невозможно; но поэтическая интуиция находит очень близкие варианты:

Поэтесса не прибегает к прямым стилизациям. Доминирующий жанр дзуйхицу позволяет ей экспериментировать на широком пространстве стихопрозы. Совпадение в количестве слогов у неё скорее случайно, чем закономерно. Пропорции длинных и коротких строк чаще всего произвольны: иногда все строки длинны или наоборот, или вперемешку.

Поучительность, путевые раздумья, дух странствий, стихи на случай – эти стилевые особенности книги Людмилы Скирды могли быть подсказаны художественным опытом Басё. Возможно, не случайно название одной из её японских книг «Волшебная ракушка» («Чарівна мушля», 2002) перекликается с названием первого поэтического сборника Басё «Покров из ракушек» («Каиои»). Впрочем, сжатым, афористичным, насыщенным скрытой энергией слогом прославились многие восточные поэты. Некоторые миниатюры Людмилы Скирды своей краткостью и философичностью заставляют нас вспомнить, например, рубаи Омара Хайяма:

И это вполне объяснимо. Ведь форма рубаи органично вошла в систему жанров не только переводной, но и оригинальной украинской поэзии.

Среди миниатюр Людмилы Скирды немало и более развёрнутых композиций – в пять, шесть, семь и более строк. Есть искушение рассматривать некоторые её пятистишья как своеобразные модерные модификации древней классической формы танка (без соблюдения слогочислительной схемы):

Дума об Украине – как щемящая нота прекрасной и грустной мелодии – звенит и напоминает о себе, заставляя искать в социальном и нравственном опыте Японии ответы (если не ответы, то подсказки) на тревожные вопросы. В одном из трёхстиший автор вопрошает: «Веками Библия учит нас радости. // Жаль, но мы так и не научились. // Почему?» В другой миниатюре, размышляя о национальной специфике поэзии: «Чем отличается наша поэзия от японской? // Мы всё время не теряем надежды // Повернуть читателя на путь истинный. // Они же просто видят красоту…» И всё же у обоих народов – Украины и Японии – автор видит немало сходного. Оба причастны к гармонии, музыке, красоте, в чём лишний раз она убеждает себя и нас, слушая оркестр Дядюры: «Дядюра с оркестром в Токио – // Как могущественно звучит Украина!» И даже в самой природе поэтесса подмечает подобие – например, голос кукушки или цветущие мальвы (сборник «Дзуйхицу от сакуры» завершает лирический цикл «Праздник мальвы»).

Поэтические изображения цветов восхищают особой выразительностью и точностью. Так, лилии для автора – это «цветы венценосцев, // Мраморные колокола с гипнотизирующим запахом»; от цветущих азалий мир становиться цикломеново-розовым, а глицинии украшают окно «кобальтовыми гроздьями», куст рододендрона – это рыцарь роз, розовый фламинго, протягивающей к ней свои руки; облетающие лепестки цветущей сливы – сливовый дождь, шумящий за окном. Людмила Скирда – тонкий, талантливый живописец, художник от Бога. И только потому не обращается к кисти, что слишком хорошо владеет поэтическим пером. Она смотрит на мир как художник и даже воспринимает красоту природы через то или иное живописное полотно близкого ей художника, как например, в стихотворении «Эти ирисы Императорского сада…», в котором упоминается картина украинского художника Виктора Зарецкого, рисовавшего поэтессу:

Дар художника помогает поэтессе артистично живописать и различные бытовые сцены, наполняя их особым лирическим настроением – взять хотя бы стихотворение «Только отдельные слова» («Наблюдаю встречу двух влюблённых…»), где из двух персонажей она сосредотачивает внимание только на девушке «в розовом кимоно, похожей на цветок пиона», и через её портрет и рефлексии очень тонко и изысканно изображает сцену свидания.

Ландшафты, цветы и птицы, сцены бытовой жизни, храмы и другие архитектурные сооружения, памятники истории и культуры, уроки поэзии, своеобразие общественной жизни, где особое место отводиться событиям Императорского дома (целый ряд текстов освещает эту тему), – всё это, толерантно запечатленное в поэтическом слове, создаёт исключительно привлекательный образ Японии, и становиться абсолютно понятным, почему известный японский писатель Рей Наканиси в статье, посвящённой поэтессе, назвал японский период её творчества «поэтической дипломатией наивысшей пробы». Это дипломатия на уровне сердца, на уровне замечательного лирического таланта.

Яркая, самобытная поэзия Людмилы Скирды достойно представляет современную литературу Украины в Японии и служит наведению новых мостов между культурами Запада и Востока.